Новости мотоспорта: мotoGP, супербайк, мотокросс

Речь пойдет о том, какой была в далекие 50-е и чуть позже мототусовка. Я долго не брался за перо - казалось, теперешним молодым, упакованным в дорогую кожу кенгуру и на ослепительных спортбайках, не интересно, как, почитай, полвека назад жили мы, влюбленные в свое двухколесное, в основном, трофейное «железо». Но очень многие убеждают, что совсем немало тех, кому все-таки любопытно узнать про жизнь моих современников, про КОЛЕСА ТОЙ ЭПОХИ

Мне как раз исполнилось восемнадцать в 1958 году, только права получил. В Москве на Пушкинской улице, что параллельно Петровке, у магазина запча­стей, где можно было приобрести дефицит на такие мотоциклы как EMW, Simson и AWO (в то время они поступали в СССР по репарации, как в страну, побе­дившую фашизм), я его впервые и увидел...

Около магазина, насколько позволяла длина ули­цы и ближайших переулков, обосновалась тогдаш­няя мототолкучка «номер один». Он подъехал на своем по-неземному сверкающем BMW R51SS 1939 года выпуска. С трудом продравшись сквозь толпу зевак, я рассмотрел это чудо вблизи. Мотоцикл был точно лучше нового, потому как на заводах Баварии в 1939 году так не делали. Он светил­ся. То не был блеск хромированной кровати - BMW сиял на солнце как хорошо ограненный алмаз, источал какую-то невздыханную невинность, мягкую мы­шиную серость картера и головок двигателя. С без­упречным вкусом и только там, где нужно, нало­жен хром, где надо - краска... Это потом я узнал, что весь алюминий был отпескоструен, а черная, зеркальной глубины дюпоновская нитра («синте­тики» в те времена не существовало, а то, где он до­стал «Дюпон», неведомо) положена в 12 слоев ки­стью, с промежуточной недельной сушкой каждого слоя, вышкуриванием в финале и последующей располировкой. (Как-нибудь об этом надо бы напи­сать отдельно книгу.)

Сидящий в седле «пятьдесят первой» ни с кем не разговаривал и не отвечал на всякие дурацкие воп­росы, типа где такой взял или «скока заплатил». Че­ловек в седле милостиво позволял себя с мотоцик­лом рассматривать. Он млел, как таракан от дуста, и щурился, как от яркого солнца, - пожинал плоды трудов своих. На таком аппарате имел полное право.

Я сразу сообразил, моего с ним разговора не полу­чится: со мною станут общаться только на равных. А для этого я должен сидеть на чем-то подобном.

...Прошел год. Толкучку здесь прикрыли (все-та­ки самый центр Москвы), она переехала на Спарта­ковскую площадь. Вот это бьио знатное толковище! Чего и кого здесь только не было! Рабочую неделю я не жил - ждал субботу с воскресеньем: только в эти дни работала толкучка. Ни свет ни заря уже ходил по ее рядам.

Боже мой, какое богачество! Завернутые в про­масленную бумагу новые харлеевские цепи, тут же в желтых фирменных коробочках поршневые коль­ца и поршни, новые коленвалы и цилиндры. Пос­тавки техники и запчастей из Америки в СССР по ленд-лизу во время воины, несмот­ря на жуткие бомбежки конвоя ко­раблей в океане, были регулярными, не то что в последующее мирное вре­мя. Для тех, кто не знает: наша добле­стная милиция после войны вся «при­села» на «Харлеи», и «железа» на них было море. Потом, в 60-х, милицио­неры ездили на М-72... Но это совсем другой рассказ.

Итак, иду по толкучке. Вот мотор от «Цюндаппа» - «четверка»-оппозит, редкость даже для тех богатых на тро­фейное «железо» дней. Коляска с при­водом от BMW R75 «Сахара». А вот и сам мотоцикл уже в комплекте со своей знаменитой каской, воздуш­ным фильтром на бензобаке. Пошли ряды английских мотоциклов: BSA Gold Star со знаменитыми тремя ружьями на эмблеме, Norton, Matchless, Ariel-«пятисотка»...

А это что там - до боли знакомое? Кто-то скромно приткнул мотоцикл к тротуару, он почему-то с одной бре­зентовой (не кожаной) харлеевской сумкой на боку, а на ней сквозь грязь просвечивает: «1942». Ух ты, так это ж по-богатому, широко раскинувши цилиндры мотора-оппозита, стоял BMW R66 аж 1939 года выпуска! Про­давал его (это я потом узнал, когда познакомились поближе) Николай Иванович Завадский, ближайший родственник известного театрально­го режиссера. Мотик шел с комплек­том новых цилиндров и номинальных поршней с кольцами, к ним еще пара «юзаных», но вполне рабочих клапанных головок. Все вместе это стоило 750 рублей. Я его хотел взять тут же! Но при моей тогдашней зарплате 90 р... Одна­ко поговорили, ударили по рукам - и я помчался занимать деньги.

В ту ночь мне снился кошмар. Отвратительной наружности крез с 800 рублями перебил мою дого­воренность с Завадским: Николай Иванович, беспо­коясь о том, как бы не соскочил с крючка этот не­нормальный богатей, согласился продать BMW. Мо­тоцикл того не хотел - мотоцикл мечтал стать моим. А потому несусветно страдал: масло перло из всех щелей, он выглядел как дикая, наполовину обгло­данная собака, которую не успели доесть...

А вот я уже в тихом дворике на Самотеке, на ска­мейке под старым раскидистым деревом с Алексеем Ильичей Крупениным (помните, тем самым, что восседал на ослепительном BMW R51?). Меня при­няли, со мною разговаривают - потому что рядом стоит моя «шестьдесят шестая». Он был классным рассказчиком, я - благодарным слушателем: открыв рот, всеми порами впитывал каждое его слово.... Мне объясняли, как правильно делать мотоцикл.

Крупенин обладал какой-то бешеной энергети­кой, она буквально притягивала к нему людей, при­чем людей ему нужных. Например, ищу я на толкуч­ке диск сцепления к своей «шестьдесят шестой» (шлицы полетели). Месяц ищу, второй - безрезуль­татно. Стоило ему появиться на Спартаковской, к нему подваливают двое, оба предлагают по ново­му диску. А у него и без того всякого подобного же­леза навалом. Но это все семечки. Крупенин расска­зал, каким образом к нему попали два мотора BMW. Если бы я их не видел собственными глазами, подумал бы, что мне запаривают мозги очередной рождественской сказкой.

- Был у меня R71. Подъезжаю на нем к рынку - за зеленью приехал (в те времена это означало толь­ко то, что означало - за петрушкой и укропом). Под­ходит некто в кителе капитана авиации и говорит: «У меня на аэродроме давно валяются два мотора с какими-то странными блестящими головками. Меняться будешь? Я тут послушал твой мотор - нравится мне, как он работает, мягко, бесшумно... (Еще бы, он же нижнеклапанный!) Махнем?

- Привози - посмотрим, - с инто­нацией абсолютного безразличия от­вечает Алексей Ильич. Старый зубр сразу сообразил, что ему предлагал капитан.

Вскоре во двор въехал «студебек­кер» с железным кузовом, двое солда­тиков разгрузили пару совершенно новеньких моторов: один - к BMW R51, другой - BMW R66. Крупенин, стараясь унять дрожь в руках, через 15 минут выдернул движок из рамы своего R71. И все счастливы!

Удивительна судьба этого челове­ка. 17 лет проработал акробатом в цирке, нижним. У Крупенина был трюк, который до сих пор никто не повторил. На лбу он держал перш (то есть шест), на нем другой акробат - в стойке на одной руке. Алексей Ильич садится на ковер, а потом, раскинув руки, на одной ноге (!!!) поднимается. Представля­ете, какая мощь в его мышцах!.. Но любовь к меха­нике пересилила. У него от природы были не только нечеловеческой силы ноги, но еще золотые руки и совершенно, извините, «сучье» терпение. Знали бы, с каким старанием и тщательностью он вылизы­вал каждый микрон деталей - как та сука своих но­ворожденных щенков. Он не мог открыть сезон, по­ка не был выточен из нержавейки и отполирован последний болт для крепления номерного знака.

Какие он делал вещи! (Правда, не бескорыстно, но сейчас не об этом.) Я, например, отдал ему спор­тивную, с задним маятником серпуховскую раму (дикую редкость в те дни - их делали в КБ в Серпу­хове только для спортсменов) в обмен на пару кар­бюраторов, у которых на крышках поплавковых камер было написано: Fischer, Frankfurt am Main.

После проведенной им, Крупениным, реставрации они стали на порядок лучше фирменных. Карбюра­торы были из бронзы, с крупенинскими тяжелыми, тщательно притертыми по месту, тоже бронзовы­ми, но хромированными заслонками, которые хо­дили практически без всякого зазора в своих колод­цах. Сделано на века! Иглы - с углом конуса, вели­чину которого знал только он. А еще распылители, жиклеры... Все по высшему разряду! Только устано­вив такие карбюраторы, я смог так отрегулировать до того момента невразумительные холостые обо­роты, что когда жизнь мотора, казалось, в правом цилиндре замирала, вопреки логике, через несколь­ко секунд вдруг возрождалась в левом. Оппозитный мотор на малых оборотах величаво, медленно качал цилиндрами, как ушами. В те годы это было очень модно (сейчас сказали бы - круто). Никакой рамы не жалко за такие карбюраторы!

Крупенин считался личностью, несомненно, не­заурядной, но характер у этой личности был не са­хар. Хуже, чем у меня. Мы ссорились за время на­шей дружбы всего дважды, но не общались подол­гу. Впервые ссора случилась, когда при свидетелях я его объехал на своей «66-й». Причем я вез пассажи­ра, и пассажир весил 130 кг. Крупенин на своем ос­лепительном BMW R51SS, о котором по Москве ходили легенды, на Рижском мосту отстал от меня на два корпуса мотоцикла. Мой «заряженный» мотор выиграл эту дуэль у идеально сделанного, но стан­дартного мотика. Сами подумайте, на моем стояли тюльпаны, переточенные из выхлопных волговских клапанов на «всосе» и на выхлопе диаметром 40 мм против его стандартных 36 мм. Отверстия в моих жиклерах были такими, что сквозь них можно было темной ночью запросто разглядывать звезды. И ци­линдры моего мотоцикла отторцованы на пару миллиметров каждый - под самый тогда крутой 92-й бензин. «Аппетит» у мотоцикла - будь здоров, но он и ехал 150 км/ч! Днем и ночью, в любую погоду! И не надо «ха-ха»! Понимаю, сегодня эта цифра вас не потрясает. Скажу больше, мой нынешний «литро­вый» «джиксер» тоже едет 150 км/ч... на первой пе­редаче. Но ведь то был 1960 год, и тогда я царство­вал на улицах Москвы.

В тот день мы расстались, не попрощавшись, и он исчез из моей жизни на целый год. Второй раз мы повздорили где-то в 62-63-м годах из-за ручки газа.

Его приятелю, заслуженному вертолетчику СССР, отец (он служил послом в Австрии) привез мото­цикл - первый из послевоенных, новенький BMW R50. Эта «пятисотка» ехала так себе: помню, я лег­ко «ободрал» ее в туннеле под Маяковской площа­дью. Но Крупенину в мотоцикле больше всего по­нравилась «магуровская» ручка газа, и он сумел уп­росить владельца мотоцикла снять ее на пару дней, чтобы снять с нее чертежи.

В КБ, где он работал, инженеры отказались сде­лать чертежи за столь короткий срок. Ручка и впрямь была сложной конфигурации, заготовку ее сделали методом точного литья. Внутренность ее не менее сложна. Тончайшая цепочка сложным движением по эпюре тянула золотник на два троса. Все это приводилось в движение планетарной шес­терней, передававшей усилие на хвостовик... Коро­че, механизм сложный.

Плюнув на несговорчивых инженеров, Крупе­нин наточил кучу фрез под все радиусы и радиу­сочки, которые только были у ручки, и снял черте­жи с шестерен в одиночку. Больше того, он от себя добавил в конструкцию радиальные подшипники (от какого-то авиационного гироскопа) с такими мелкими шариками, что собирал все, пользуясь лу­пой. Корпус ручки сделал не из какого-то дешевого силумина, как немецкая, а по-нашему, по-русски - из бериллиевой бронзы, а после отделки деталь от­хромировал.

С этой ручкой Алексей Ильич выиграл на спор не одну бутылку коньяка... Как только мы останав­ливались в какой-нибудь тусовке, тут же подкатыва­ли знатоки и, конечно, давай крутить ручку. «Что-то она у тебя подозрительно легко оборачивается, - го­ворит спец, - пустая что ли?» - «Чего ей не крутить­ся! Мне сказали, она на подшипниках», - потупив взгляд, отвечал Крупенин. Когда все отсмеются, спец заявляет: «Я этих ручек перебрал кучу, а ты мне песни поешь про какие-то там подшип­ники. Сам-то ее разбирал?» - «Да нет». - «То­гда, может, замажем?» - «Ну, давай, - как бы нехотя соглашается Алексей Ильич. - Я, правда, предпочитаю армянский. Ты сгоняй за парочкой бутылок, а я пока ручку разбе­ру...» Крупенин не спился только потому, что не пил вообще.

Так вот, как-то у него дома я с нахальст­вом, свойственным молодости, на голубом глазу брякнул: «Сделай и мне такую же руч­ку». Что с ним стало! Всегда уравновешен­ный, он заметался по комнате, затопал, за­орал: «Да ты представляешь, сколько стоит мой рабочий день?! А ты в курсе, что я ее год мастерил»!.. Он еще долго вопил на предмет того, что у него весь цех завален приспособления­ми только для одной штам­повки и сборки микроскопи­ческой цепочки!.. Наконец, мне надоело все это выслу­шивать, и я жестоко огрыз­нулся. «Да за то время, что ты гандобил ручку эту несчастную, мог бы надфилем картер двигателя выпилить из целого куска алюминия». После того мы с ним не раз­говаривали еще пару лет. В стране, до горла застег­нутой в мундир КГБ, - триж­ды проклятый «железный за­навес». Но мы, мотоцикли­сты, уже тогда знали, что на свете есть кое-что получше наших долбанных «Ижей». Какая-то ми­нимальная информация о мотоци­клах все же просачивалась через ржавье пресловутого занавеса...

Два часа ночи, звонок. Вы, не­бось, вздрогнули бы и потянулись за мобильником? Тогда же не бы­ло даже домашнего телефона - звучал звонок дверной: «Собирай­ся, «Мото-Сайкл» пришел». Прыга­ем на мотоциклы, заезжаем за приятелем, знающим английский язык, - и вот уже он с триммером в руках, как сексуально озабочен­ный разглядывает жесткое порно, осторожно переворачивает стра­ницы. Иногда удавалось выпро­сить, выменять или попросту вы­купить страницу с понравившей­ся статьей. Тогда на моей стене в 4-метровой комнате и появля­лось изображение новинки с рас­тленного Запада... Чуть позже, уже в 70-х, прибегали к другому вари­анту. Представьте, научно-техническая библиотека, безо всякой рекламы и вывески она затерялась в огромном старинном доме, как раз напротив Сандуновских бань. Технология «работы» с журналом проста как орех. Для начала нужно бы­ло молча попросить (проще - украсть) всего один журнал. Обычно это происходило раз в месяц по так называемым открытым дням, когда все журналы раскладывали на столах - выбираешь любой и по-ти­хому... В будни просишь подписку за год, выдерги­ваешь понравившийся журнал, на его место кла­дешь прочитанный. Девушка-библиотекарь пере­считывает журналы, их, как положено, двенадцать. Она уносит подписку в архив, я новый журнал - до­мой... Да простят меня служительницы библиотеки: я ведь потом вернул все журналы после того, как прочитал их дома, не спеша...

В одном из них увидел BMW с передней маятни­ковой вилкой - и заболел. Почему такую же вилку не сделать тут, у нас! Возможности были, и не ма­лые - в те времена в стране еще не всех мастеров и специалистов передушили.

Мой приятель работал в авиационной туполев­ской фирме. В ней можно было и черта сделать, не то что вилку. Но как этого черта вынести через проходную? Мы с дружком разработали чертежи маятника с таким расчетом, чтобы, когда его изго­товим, можно было спрятать под одеждой: маятник должен был разбираться на мелкие детали. Такие металлоискатели, какие есть сейчас - те, что скани­руют во весь рост - не существовали, «рентгеном» работали только тетки-вахтерши... Чтобы соору­дить вилку, изготовили мощный стапель, в нем сва­рили маятник из хромансилиевых труб ЗОХГСА, по­том, не снимая его со стапеля, в печи сняли напря­жение металла (нормализовали) и только после то­го, разобрав по частям, вынесли маятник с завода... Согрешили, было. Но не против людей - против ан­тичеловеческих порядков, установленных по эту сторону «железного занавеса». Никто не мог тво­рить - ни те, кто, как мы, работал с «железом», ни те, кто работал кистями или резцами. Жить «ина­че» означало шаг в сторону, за который - расправа. Грешить приходилось - «занавес» вынуждал.

...Теперь уже меня, как когда-то Крупенина, жда­ла толпа на толкучке. Она, кстати, опять перееха­ла - в Останкино. Теперь уже я высокомерно отво­рачивался от местного «сказочника Андерсена». Тот бил себя кулаком в костлявую грудь и вопил - мол, у одного деда в недалекой деревне в сарае сто­ит точно такой же, да нет, даже лучше - новый, в ящике, в масле, только что надо отмыть кури­ный помет... Я таких балагуров научился «лечить».

Это просто: как только тот заткнется, я указываю на заднее седло - садись, дескать, прокатимся до той самой деревни. Он сразу начинает корчить­ся, будто ему в задницу сыпанули патефонных иголок - мол, сейчас не могу, дети ждут, и каша на плите... И под гогот толпы растворялся в толчее... А те, что оставались, благоговейно трогали мото­цикл, меряли и зарисовывали мою гордость - пе­редний маятник: все хотели такой же.

Произошел и курьезный случай с одним из таких самопальных маятников (свой я законно считал фирменным), который чуть не окончился трагиче­ски. Мой приятель-таксист приехал в Останкино на машине с шашечками присмотреть себе мото­цикл. Достойный, как казалось с первого взгляда, аппарат стоял в ряду других: с огромным оппозитом М-75 (существовали такие наши спортивные мото­ры с очень красивыми головками, а-ля R75) в мяг­кой раме и, что самое главное, с передним маятни­ком. Тот маятник и стал решающим аргументом для моего приятеля в пользу покупки. Осталось машин­ку опробовать. Раньше продавцы на рынке реша­лись на «тест-драйв» проще, потому что так, как сейчас, мотоциклы не «перли». Ключ в замок, не­сколько ударов ногой по кику и... Я поздно спохва­тился: когда мотоцикл уже отъезжал, я профессио­нальным взглядом (сколько этих мотоциклов пере­делал!) заметил, что колеса не в одной плоскости. Я свистнул - но приятель был уже далеко...

Одинокое такси стояло на давно опустевшей тол­кучке, а его хозяин все не возвращался... Мотоцикл мы нашли километра за три, прислоненным к фо­нарному столбу. К нему уже возвращался, слава бо­гу, живой, но с руками, перебинтованными по са­мые плечи, мой приятель. На его лицо лучше было

не глядеть - оно стало неузнаваемым... Но хоть в чем-то ему должно было в этот день повезти. И ведь повезло: он ляпнулся как раз напротив глав­ного входа в больницу. Я мог бы и не спрашивать, что случилось - он сам сказал: раскидало на ста двадцати: «Не «стоит» на дороге ни хрена этот ма­ятник, мать его...»

Но это еще не все. Ему предстояло отогнать ма­шину в парк, а обе руки не гнулись, болели и кро­воточили. Я сел за руль, довел машину до парка. «Ты только перед воротами ее ровно поставь, - просил он, - я отожму сцепление, ты воткнешь пе­редачу и уходи - дальше сам. А то у нас строго»... Из-за угла я наблюдал картину: вышел «вратарь», заглянул в водительское окно и еще долго ходил вокруг автомобиля. Потом как бы сам себе гово­рит: «Пятнадцать лет стою на воротах, всякого по­видал, но чтобы вот так - машина цела, а водитель вдребезги - вижу впервой...»

Самый достойный из послевоенных мотоциклов, на котором я прокатился, был английский «литро­вый» «Ариэль». Я его сам приятелю и сосватал. На свою голову. Мотоцикл довольно долго принад­лежал одному из личных охранников Берии. Боль­шой, видать, был любитель. Не стану вдаваться в подробности, но когда мой приятель заехал на нем ко мне во двор, я понял, что совершил роковую ошибку: похоже, думаю, мое превосходство на ули­цах Москвы кончилось. Мотоцикл выглядел классно: черный, огромный, с коляской-качалкой и на «су­хой» раме. Но мотор!... Мрачная «квадрочетверка», с воздушным охлаждением! То есть четырехцилинд­ровый мотор с расположением цилиндров два спе­реди и два сзади в одном чугунном блоке. День был не жаркий, но на огнедышащий мотор, где пара задних поршней выдавали жару не меньше, чем марте­новская печь, страшно было смотреть. Если на него плюнуть, то до ребер цилиндров ничего не долетало.

И вот что я слышу: мой дружок в предвкушении реванша за долголетние проигрыши в заездах, пло­тоядно усмехнувшись, заявил: «Сейчас отцеплю коляску - и айда на шоссе!»

Стартуем. Первая, вторая, третья... Ничего по­добного со мной не случалось ни до, ни после. Из-за жуткого воя «четверки» (мы выехали, само собой, без шлемов) я впал в полную прострацию и напрочь забыл про четвертую передачу - и «Ариэль» на сво­ем потрясающем моменте начал меня объезжать. Когда ко мне наконец вернулось сознание, я, по­доткнув нужную передачу, стал медленно его доста­вать. То была гонка паровых колесных пароходов на Миссисипи. Как в рапидном показе киносъемки, я медленно, по миллиметру, но все же объехал его.

На приятеля больно было смотреть. А ведь у него дома нас ждал накрытый стол - так он был уверен в своей победе. Но сейчас сидел в кювете рядом с брошенным на бок мотоциклом и отрешенно раз­говаривал сам с собой: «Свечи поменял, зажигание выставил, трамблер новый - «Лукас», подача есть, карбюратор чистый...»

Еще одним «Ариэлем» владел мастер спорта Вале­рий Котомин, чемпион СССР в классе 125 см3 в шос­сейных гонках и в ледовом спидвее. То уже более со­временный мотоцикл, если мне не изменяет память, 55-го года выпуска. С рамой, у которой маятник был, но он заканчивался странно - свечными подве­сками. Мотор - с гильзованным алюминиевым бло­ком и красивым «пауком» из четырех выхлопных труб по две с каждой стороны, мощностью 52 л.с. Попал он к Валерию из мотомузея города Серпухова. В музее много было интересной двухколесной тех­ники, которую известным спортсменам выдавали на долгосрочные тесты. Потом эти мотоциклы в КБ разбирали, осматривали, анализировали, почему они так быстро и долго ездят, а точнее, пытались понять, как сделать, чтобы мотоциклы «у нас» получа­лись лучше, чем «у них». На том все и заканчива­лось. Иногда кому-нибудь, не совсем прямым пу­тем, усыпив недремлющее око «неподкупных» сов­деповских чиновников хорошей взяткой, удавалось вымутить мотик себе. Котомину это удалось.

Ездил он отвязно. Всегда так ездил - что в гонках, что по улицам. Мне рассказывал Виктор Ященко, девятикратный чемпион СССР в гонках на грузовых автомобилях: «Как-то раз сдуру я попросил Котомина подвезти меня домой. Как ехали по Москве-то помню смутно. Вот укладывает он свой «Ариэль» в очередной поворот - за нами длинный хвост «бен­гальского огня» - от чирканья боковыми подножка­ми об асфальт, вернее тем, что от подножек оста­лось. Кошу глазом на «смиттовский» спидометр (очень, скажу вам, точный прибор) - 150 км/ч. Въезжаем в переулок - узенький, еле уместились. На углу пивная палатка. Только и успел заметить: мужики рот открыли, чтобы пивка отхлебнуть, да забыли, зачем открыли... Когда я пришел в себя, говорю: «Валера, переулок не тот - мой проскочи­ли». Он молча разворачивается, и, когда подлетали к той же пивной палатке, скорость опять была 150. Бедные алкаши! Еще стояли с открытыми ртами, даже не успели пену сдуть...

Валерий жил на Котельнической набережной, это в центре столицы, до окраины - верст пятнад­цать, отсюда до Серпухова, куда ездил часто (делал там моторы) - 100 км. Дорога занимала у Котомина 40 минут... Тот мотоцикл позже купил мой товарищ, и мне удалось достаточно много на нем поездить. Это была первая «четверка» в моей жизни...